С деревьев на землю. Приматы, обезьяны, космос, интересные факты. Макака-резус. Macaca mulatta Zimmermann = (Макак-)резус

9870 St Vincent Place, Glasgow, DC 45 Fr 45.

+1 800 559 6580

С деревьев на землю

Фото

Отряд: Primates Linnaeus, 1758 = Приматы

С деревьев на землю

Отрывок из книги американского ученого Мэйтленда Иди «Недостающее звено», посвященной проблемам, связанным с возникновением человека.

Фото

Когда мы смотрим на больших человекообразных обезьян, они предстают перед нами в искаженном виде, так как мы видим их глазами современного человека в обстановке настолько очеловеченной, что они кажутся гораздо более беззащитными, менее сообразительными и менее приспособленными, чем в действительности. И причина лежит не в них, а в окружающем мире. Он переменился настолько быстро, что они не успели перемениться вместе с ним, и им нечего противопоставить вездесущему, стремительному, шумному, вооруженному ружьями, пожирающему дикую природу, сжигающему леса, загрязняющему атмосферу сопернику. В наши дни все виды человекообразных обезьян оттеснены в глухие уголки — их среда обитания неумолимо сокращается под натиском лесоруба, рудокопа, охотника и даже землемера: ведь там, где совсем недавно обезьяны качались на ветвях, теперь выросли поселки и города.

Когда в 1968 году мне довелось побывать в угандийском лесу Будонго, я особенно остро ощутил всю беспощадность этого наступления. Будонго — удивительное место: огромные деревья, сочная зелень и тишина, такая, что слышен свист крыльев, когда на ближнюю вершину опускаются птицы-носороги. Впрочем, тишина в лесу стоит только до тех пор, пока какая-нибудь орава обитающих там шимпанзе не примется оглушительно визжать, вопить и ухать, оповещая всех и каждого, что они отыскали инжирное дерево, все в спелых плодах. Но шум быстро стихает, и наблюдателю, притаившемуся внизу в надежде увидеть шимпанзе, начинает казаться, будто безмолвный лес необитаем. Шимпанзе, если только они не перебираются на новое место и не вопят, ведут себя поразительно тихо. Помню, как-то утром я лежал под кустом, рассчитывая, что шимпанзе, которые несколько минут назад поднимали невероятный гам, в конце концов направятся в мою сторону. Кругом царила полная тишина, и просто не верилось, что в какой-нибудь сотне метров от меня за непроницаемой завесой зелени 20-30 крупных животных спокойно занимаются своими обычными делами — едят, лазают по веткам, чешутся. До меня доносился только один звук: еле слышное, но пронзительное гудение. Это километрах в пяти оттуда работала лесопильня. Лес Будонго — государственная собственность, и в нем идет планомерная добыча древесины. Я лежал и думал, различают ли шимпанзе этот звук или, давно свыкшись с ним, обращают на него не больше внимания, чем на жужжание насекомых.

В листве позади меня раздается шорох. Я осторожно поворачиваю голову и вижу прямо перед собой гуттаперчевую морду, всю в тревожных морщинах. Ясные карие глаза заглядывают в мои и вдруг исчезают — словно Чеширский Кот в «Алисе в Стране Чудес». Невозможно уловить ни малейшего движения, но передо мной вновь нет ничего, кроме зеленой завесы листьев. По-видимому, остальные шимпанзе оповещаются о моем присутствии — полчаса спустя я слышу их вопли гораздо дальше.

Тревожные морщины? Они есть у всех шимпанзе — то есть морщины. Тревожными же они показались мне, человеку XX века, который знает, что у шимпанзе есть причины для тревоги. А сами они живут в этом лесу без забот и тревог, как будут жить и дальше, если оставить их в покое. Здесь их родной дом. И они будут по-прежнему процветать тут… если их оставят в покое. Когда я вспоминаю все это и заставляю себя взглянуть на шимпанзе как на хозяина здешних мест, он перестает казаться беззащитным и жалким. Отодвиньте человека в прошлое на несколько миллионов лет, отберите у него все то, что сейчас стало угрозой для шимпанзе, и пропасть между ним и человекообразными обезьянами уменьшится. Возможности человека сократятся, обезьян — увеличатся. Особенно ясно это стало теперь, когда труды таких знатоков, как Гудолл, Фосси или Шаллер, открыли нам, насколько сложны и тонки законы, управляющие сообществами приматов.

Держа все это в уме, мы теперь можем вернуться в те времена, когда людей еще не было вовсе, и рассмотреть приматов в целом, чтобы попытаться понять, почему не полуобезьяны и не низшие обезьяны, а человекообразная обезьяна — причем только одна — пошла путем, на который не вступил никакой другой примат. Для начала нам следует разобраться в способах передвижения приматов, когда они все еще обитали, на деревьях. Именно в различии этих способов, возможно, и скрыт первый ключ к разгадке эволюции гоминидов.

Маленькие крысоподобные насекомоядные зверьки, которые взобрались на деревья 75 миллионов лет назад, передвигались по ним примерно так же, как современные белки. Но те, кто затем развился в подлинных приматов, претерпели довольно быструю эволюцию. Лапы у них превратились в руки с цепкими пальцами, способными крепко хвататься за ветку. У некоторых групп выработался медленный, но надежный способ передвижения «на четырех руках», для которого характерна сильная хватка, не соразмерная с величиной тела.

В другом способе передвижения все большую роль стали играть прыжки и цепляние. Некоторые древние полуобезьяны были замечательными прыгунами. Они обладали длинными нижними конечностями — в пропорции к остальному телу такими же длинными, как у кенгуру, — и очень короткими передними конечностями. Почти все они были маленькими, как и иные из живущих видов, — филиппинский долгопят, например, размерами не превосходит котенка.

Но с течением времени многие полуобезьяны стали крупнее. Почему именно, пока еще не установлено, хотя у всех видов естественный отбор, как правило, благоприятствует появлению относительно крупных особей, за исключением тех случаев, когда малые размеры обеспечивают явные преимущества. Так, крупные агрессивные самцы в борьбе за самку находятся в более выгодном положении, чем их соперники помельче. Кроме того, становясь крупнее, полуобезьяны уже могли не опасаться небольших змей и хищных птиц. Собственно говоря, подобные враги содействуют укрупнению особей в популяции, поскольку истребляют в основном мелкие экземпляры, которые в результате не дадут потомства.

Однако увеличивающийся рост несет с собой свои проблемы. Крупное тело труднее укрыть. Оно требует больше пищи. Если такое животное питается плодами или молодыми листьями и побегами, растущими на тонких ветках, обязательно наступает момент, когда дальнейшее увеличение роста утрачивает свои преимущества, поскольку животное уже не может добираться до самой лучшей пищи. Короче говоря, для каждого образа жизни существует свой оптимальный рост. Если естественный отбор тем не менее ведет к увеличению роста, это может привести к изменению образа жизни, и прыгун преображается в «доставалу» с гораздо более длинными передними конечностями.

Более длинные руки позволяют примату держаться одновременно за три-четыре тонкие ветки, распределяя таким образом свой вес между ними всеми. Особую важность приобретают цепкие пальцы с плоскими ногтями — когти годятся для маленьких лазающих животных, но не для более крупных.

И вот в олигоцене, около 40 миллионов лет назад, появляются более крупные, более тяжелые, но более проворные приматы с более длинными и ловкими руками. Их пищевые предпочтения расходятся, и они расселяются по разным участкам леса, по разным деревьям и даже по разным ярусам одного и того же дерева. Некоторые из длинноруких приматов превратились в четвероногих и свободно бегали по веткам на всех четырех лапах. Это были низшие обезьяны. Другие, чьи руки удлинились еще больше, предпочитали тянуться, карабкаться и перебираться с Веткина ветку, повисая на руках. Это были человекообразные обезьяны.

Различия между передвижением на четырех конечностях и брахиацией (так называется способ передвижения на руках, свойственный человекообразным обезьянам) может показаться не столь уж принципиально важным. На самом же деле значение его огромно. Хотя низшие обезьяны способны сидеть довольно прямо, а некоторые иногда стоят на задних конечностях, настоящая прямая осанка им не свойственна. Для передвижения они опускаются на все четыре конечности. Они обладают отлично развитыми пальцами на руках и ногах, но по веткам ходят, опираясь на ладони, и, хотя хватают предметы они с большой ловкостью, при беге им приходится все бросать.

Человекообразные обезьяны, которые лазают, раскачиваются на ветках и хватаются за них, обладают заметно более прямой осанкой, чем низшие обезьяны, и движения рук у них много свободнее.

Чем прямее осанка, чем разнообразнее движения рук, тем легче животному сидеть, стоять и хвататься за что-нибудь и тем чаще оно использует руки. Руки обретают все больше возможностей брать, срывать, держать, ощупывать, носить. Чем чаще рука производит эти действия, тем лучше она их выполняет. Шимпанзе, как обнаружила Джейн Гудолл, способен пальцами ободрать листья с веточки — то есть сделать орудие. Затем шимпанзе ловко засовывает изготовленный таким способом тонкий прут в термитник через узкий ход и слизывает вцепляющихся в прут термитов. Эта поразительная операция требует не только точных и умелых действий довольно высокого порядка, но и сообразительности. Другими словами, возрастающая роль руки оказывает эволюционирующее воздействие на мозг — он становится больше.

Это доказывается тем, что человекообразные обезьяны, чьи руки освобождены благодаря почти прямой осанке, которую они способны принимать, заметно сообразительнее низших обезьян — ведь у этих последних руки хотя и достаточно ловки, но используются относительно мало из-за способа передвижения на четырех конечностях и в результате не столь активно стимулируют деятельность мозга.

Так-то оно так. Человекообразные обезьяны обладают начатками прямохождения. Они сообразительнее низших обезьян и чаще пользуются руками. Почему же не все они стали людьми? Вопрос этот крайне сложен. Все четыре сохранившихся до наших дней вида человекообразных обезьян — гиббоны, орангутаны, шимпанзе и гориллы — стали крупнее, чем были когда-то, причем, кроме гиббонов, гораздо крупнее. И у всех них руки стали длиннее, особенно у гиббонов и орангутанов.

Гиббоны и орангутаны обитают в Азии. Наблюдения и экспериментальные исследования, в том числе генетические, выявляют у них поразительные отличия от африканских шимпанзе и горилл. Собственно говоря, они гораздо меньше похожи на шимпанзе, чем человек. Это указывает на очень давнее разделение, которое произошло задолго до того, как разветвились линии человека, гориллы и шимпанзе, и даже может считаться еще одним доводом в пользу общего африканского происхождения этих трех видов, состоящих в более тесном родстве.

Для гиббона и орангутана в наши дни характерно то, что они ведут почти полностью .древесный образ жизни. Миллионы лет лазания, раскачивания на ветках и питания исключительно плодами лесных деревьев выработали у них крайне выраженную древесную специализацию. Оказываясь на земле, они передвигаются медленно и неуверенно. На деревьях же они великолепны, причем каждый по-своему. Гиббон — прирожденный воздушный гимнаст: он повисает то на одной, то на другой ветке, раскачиваясь, как сорвавшийся со стопора маятник, и внезапно описывает в воздухе головокружительную дугу, хватаясь за следующую ветку только для того, чтобы тут же перелететь на третью. Любой гиббон способен за две секунды пролететь по всей длине вагона метро, перехватившись не больше трех-четырех раз. Для гиббона руки и кисти — это все. Пальцы у него удлинены и служат мощными крючьями, чтобы хвататься за ветки. В результате такой специализации пальцев гиббон по сравнению с остальными человекообразными обезьянами обладает наименее ловкими руками — и самым маленьким мозгом.

Орангутан совершенно не похож на гиббона. Он гораздо крупнее: взрослый самец-оранг весит более 70 килограммов, в то время как гиббон — каких-нибудь 5-7 килограммов. Совершенно очевидно, что животное таких размеров не приспособлено к тому, чтобы стремительно летать по ветвям. Однако благодаря на редкость цепким пальцам не только передних, но и задних конечностей, которые он способен протягивать в любых направлениях (собственно, его с полным правом можно назвать четвероруким), орангутану, как он ни крупен, доступна практически любая часть дерева.

Ясно, что гиббон и орангутан эволюционировали совершенно не в том направлении, которое могло бы привести к очеловечиванию их потомков. Оба они настолько специализированы для жизни на деревьях, что любые дальнейшие изменения могут привести только к еще большей специализации.

Гориллы и шимпанзе, с другой стороны, не пошли «чисто древесным» путем. Специализация горилл, если это можно назвать специализацией, проявлялась в увеличении размеров и в переходе от питания плодами и листьями к более широкому ассортименту, включающему молодую кору, старые листья, корни, бамбуковые побеги и разные травянистые растения.

Эти два направления в специализации гориллы сопутствуют друг другу. Спускаясь на землю за кормом, горилла может ничего не опасаться, потому что она — крупное и сильное животное, и хищники предпочитают обходить ее стороной. Но оттого, что она крупна и сильна, ей требуются большие количества грубой зелени, которой изобилуют места ее обитания. Современную гориллу можно назвать «бывшим брахиатором». Она сохраняет весь аппарат, необходимый для лазанья и хватания, — у нее остались ловкие пальцы, сметливый мозг и длинные руки обезьяны-брахиатора, но она слишком громоздка, чтобы передвигаться по ветвям с помощью рук. Молодые гориллы смело резвятся на деревьях, но их родители на это не способны. Они, в сущности, почти наземные животные. Гориллы обрели на земле очень удобную экологическую нишу, и необходимость в дальнейшей эволюции для них исчезла. Они, так сказать, слоны мира приматов и, подобно слонам, могут никого не опасаться, кроме человека.

Из всех крупных человекообразных обезьян наименее специализированы шимпанзе. В смысле величины шимпанзе представляют собой удачный компромисс — они не так крупны, чтобы это мешало передвижению по деревьям, и достаточно крупны, чтобы противостоять наземным хищникам, тем более, что живут они группами. Поэтому шимпанзе чувствуют себя дома как на деревьях, так и на земле. Хотя они все еще питаются плодами, главным образом спелыми фигами, но способны есть самую разнообразную пищу, которую находят на земле, включая к мясную — птичьи яйца и птенцов, насекомых, ящериц и небольших змей, а иногда даже лакомятся молодым павианом или диким поросенком.

Обладает ли шимпанзе большей врожденной сообразительностью, чем горилла, сказать трудно, так как гориллы пока изучены очень мало, но, судя по имеющимся сведениям, пальма первенства тут принадлежит шимпанзе. И безусловно, он кажется гораздо смышленее благодаря своему характеру. Шимпанзе общительны, любопытны, дружелюбны. Они любят нравиться. Эта черта, вероятно, связана с системой группового поведения, которая у них выработалась. Групповой образ жизни чреват потенциально опасными столкновениями, и шимпанзе должны были выработать способы их предотвращения. Они достигают этого умиротворяющими позами, жестами и прикосновениями. «Я очень хороший, — словно бы заявляют они. — Вот посмотрите, и сами увидите».

Кроме того, шимпанзе — отличные и очень наблюдательные имитаторы. Динамичный и свободный характер их сообщества содействует развитию этой черты. В качестве орудий шимпанзе применяют не только прутья, но и камни, которые, в частности, используют для разбивания орехов. Когда им угрожают, они бросают в сторону врага ветки и камни, размахивают толстыми сучьями. Они используют разжеванную траву или листья в качестве губки, чтобы собирать воду, и бьют ладонями по досковидным корням тропических деревьев, словно в барабаны.

Гориллы по сравнению с ними кажутся медлительными, замкнутыми животными. Они редко вступают в драки. Их огромная физическая сила как бы сбалансирована характером, главные черты которого составляют сосредоточенность в себе, терпимость и своего рода хмурая отчужденность — все эти свойства препятствуют им калечить друг друга. Насколько известно, гориллы орудиями не пользуются — только в возбуждении кидают листья и ветки.

Мы может предположить, что сообщества горилл и шимпанзе, какими мы их знаем, существуют уже миллионы лет. Почему медлительная горилла стала флегматичным вегетарианцем, понять нетрудно. Сложнее, на первый взгляд, разобраться в том, почему не стал человеком шимпанзе, чьи особенности как будто совпадают с теми, которые у другой спустившейся с дерева человекообразной обезьяны преобразились в человеческие свойства.

Но стоит вдуматься — и тот факт, что шимпанзе не поднялся выше по эволюционной лестнице, утратит таинственность. Современный шимпанзе воплощает в себе результаты уже знакомого нам процесса видообразования, постепенного разделения единой популяции на подпопуляции, развивающиеся в чуть разных направлениях и в конце концов получающие возможность занять разные экологические ниши! Предположим, что процесс этот начался с неспециализированной человекообразной обезьяны, несколько напоминающей шимпанзе. Она, возможно, чуть меньше шимпанзе, руки у нее чуть короче, и она заметно более всеядна, а потому более склонна кочевать в поисках корма. Иначе говоря, перед ней открыт мир, и она может двинуться в любом из нескольких направлений.

Если в местах ее обитания много лесов, изобилующих фиговыми деревьями, соблазн не спускаться на землю, а специализироваться на поедании древесных плодов и передвижении с помощью рук будет очень силен. Я написал «соблазн», но это вовсе не значит, что обезьяны станут сознательно что-то выбирать. Они просто будут жить поколение за поколением, слепо делая то, что легче.

Но в другой области или в другую эпоху среда обитания может оказаться несколько иной — меньше плодов на фиговых деревьях, зато на земле много семян, ягод, клубней, насекомых и другой пищи. Такая среда могла дать толчок развитию животного с несколько иными обликом и повадками. Обитающие на деревьях брахиаторы передвигаются главным образом с помощью рук. Тем, кто живет на земле, требуются более сильные ноги, чтобы ходить. Если, живя на деревьях, они давно уже научились сидеть, стоять выпрямившись и висеть, то скорее всего и не земле они часто вставали и выпрямлялись — например, чтобы осмотреться среди высокой травы (как это делают и сейчас некоторые низшие и человекообразные обезьяны), а может быть, и просто для того, чтобы перейти на другое место.

Поскольку эти человекообразные обезьяны уже обладали руками, хорошо приспособленными для держания, у них имелась дополнительная причина ходить на задних конечностях, так как это обеспечивало наилучший способ переноски пищи. А если они, как современные шимпанзе, уже начинали пользоваться камнями, прутьями и ветками, то, возможно, носили эти простейшие орудия с собой, что также заставляло их все больше времени оставаться на задних конечностях.

Могло ли все это в конечном счете привести к появлению прямоходящего, сметливого шимпанзе с большим мозгом и начатками материальной культуры?

Теоретически говоря — да, могло бы, если бы мы и прямоходящих потомков прямого, предшественника шимпанзе также называли бы «шимпанзе». Но мы так не делаем: этого прямоходящего потомка мы называем «австралопитеком», а шимпанзе для нас — это пожиратель фиг, оставшийся на деревьях.

Протошимпанзе и протоавстралопитек., возможно, некоторое время даже делили одну среду обитания, но, претерпевая медленный процесс разных эволюционных изменений, постепенно оказались разделенными прежде всего поведенческими особенностями, а потом и географическими барьерами. Мы никогда не узнаем, что именно послужило толчком к тому, что эволюция их пошла в разных направлениях. Объяснение может быть самым простым: среди любителей фиг наиболее сильные и ловкие пожирали плоды настолько жадно, что, сами того не подозревая, способствовали появлению линии человекообразных обезьян, которым легче было жить на земле, чем выдерживать конкуренцию с этими здоровяками на деревьях.

Как уже не раз говорилось, все эти процессы были невообразимо медленными, и те, кто претерпевал изменения, ничего о них не знали и никак им сознательно не содействовали. Не было человекообразной обезьяны, которая в один прекрасный день «решила» бы, что ради своего будущего ей лучше спуститься на землю и порвать отношения с собратьями, которые остаются на деревьях. На самом же деле в течение неимоверно долгого времени развивалась линия человекообразных обезьян, которые постоянно искали пищу на земле и мало-помалу приобрели физические и поведенческие особенности, наиболее подходящие именно для такого образа жизни. Шимпанзе же остался — как остается и теперь — длинноруким пожирателем фиг. Он так по-настоящему и не расстался с деревьями. Ему и на них было хорошо.

Подведем итоги: решающим, по-видимому, был выбор момента. Нельзя спуститься с деревьев слишком рано, еще четвероногой обезьяной — иначе так и останешься четвероногой, что, например, произошло с павианами. Надо выждать, пока ты не научишься хватать и лазать, пока у тебя не разовьются начатки прямой осанки и умение пользоваться руками. Но и ждать слишком долго тоже не стоит — или ты станешь брахиатором (вспомним, что произошло с гиббонами и орангутанами — из-за своих непомерно длинных рук они теперь навеки прикованы к деревьям). Надо выбрать правильный момент до того, как ты прочно обоснуешься в конкретной экологической нише, и оказаться первой обезьяной, которая сумеет заняться на земле чем-то новым. Вот так ты найдешь там для себя законное место. Вот так ты станешь человеком. Другие, у кого была такая возможность, слишком замешкались, а потом пошли в несколько ином направлении — и стали шимпанзе и гориллами.

Перевела с английского И.Гурова Мэйтленд Иди

РАЗДЕЛЫ
САЙТА