Конрад Лоренц: Что такое сравнительная этология?

Читать: ::::: Конрад Лоренц :::::

Что такое сравнительная этология?

При сравнительно-филогенетическом анализе поведения животных и человека мы столкнулись со сложнейшей системой врожденных видоспецифичных форм поведения, или, говоря языком физиологии, безусловных рефлексов и эндогенных автоматизмов. Они представляют собой характерный для вида опорный скелет человеческого поведения в целом и социального поведения в частности. Вместе со всеми другими жесткими структурами организмов они выполняют двоякую функцию: с одной стороны, служат опорой, а с другой - лишают их пластичности. Как все опорные органы, они обеспечивают выживание вида и могут приспосабливаться к изменившимся условиям окружающей среды лишь с медленной скоростью, с которой обычно изменяются виды (т.е. за геологическое время для самых маленьких приспособлений). Подобно органам, эти видоспецифичные нормы поведения меняются от особи к особи только внутри узко ограниченных видовых пределов изменчивости.

Понимание такого основополагающего свойства врожденных форм поведения помогает правильно оценивать результаты особых генетических процессов, которые мы обычно называем доместикацией. Обусловленные доместикацией изменения, прежде всего выпадение врожденных норм реакций, с одной стороны, обеспечивают появление в филогенезе беспримерных степеней свободы поведения, настолько основополагающих для человечества, что понятие “неодомашненных”, в генетическом смысле слова “диких” людей - противоречие в определении! С другой стороны, существуют и обусловленные доместикацией <…> мутационные выпадения, а именно уменьшение или же гипертрофическое увеличение некоторых инстинктивных действий. Они возникают по совершенно сходным причинам, но со свойственной всем мутациям слепотой превращаются в тяжелые и враждебные для жизни нарушения, в настоящие “летальные факторы” <…>, поскольку разрушают функциональную гармонию норм поведения, которые необходимы как опорные структурные элементы социального поведения в современном культурном обществе.

Но <…> жесткость врожденных форм поведения человека может также, независимо от обусловленных доместикацией, “ненормальных” изменений, т.е. при наличии всех свойственных виду типичных норм реакций, вызывать серьезные нарушения социального поведения и существенные помехи в развитии человеческого общества. Организация человеческого общества безмерно изменилась и усложнилась за историческое время, мгновенное в сравнении с геологической историей, а развитие врожденных форм поведения, приспособление социальных “инстинктов” к новым условиям за это время, разумеется, было невозможно. При этом, естественно, возникает расхождение между видоспецифичными нормами реакций и требованиями, предъявляемыми к индивидууму высокоразвитым обществом, т.е. к конфликту между древними, приспособленными к доисторической структуре общества “инстинктивными” наклонностями и нормами, которые диктует культура.

Целый ряд видоспецифичных реакций, “инстинктов”, как обычно говорили раньше, за время быстрого развития человеческого общества полностью утратили свою изначальную функцию, обеспечивающую выживание вида. Они превратились в бесполезные для этого вида вещи, доставшиеся по наследству, в сравнительно-филогенетическом смысле в рудименты. Но такие формы поведения, лишенные целесообразности, проявляют упрямую неистребимость и животную неисправимость, которые отличают все врожденные нормы реакций. Они неуклонно принуждают людей к поведению, не только бесполезному для выживания вида, но и враждебному по отношению к жизни и обществу. По этой причине наивный религиозный человек воображает, что в побуждениях, исходящих от его собственных “рудиментов инстинктов”, он слышит наущение внутренней нечистой силы. А глубинной психологии это дает повод говорить об особом регрессивном “влечении к смерти”, по своему значению противоположном творческому принципу платонического эроса. Мы покажем, что такие инстинкты, потерявшие свою функцию, могут возводить трудно преодолимые препятствия для прогрессивного развития общественного устройства, соответствующего современным потребностям, а при известных условиях даже представлять собой непосредственную угрозу. Преодолеть эти препятствия и справиться с опасностями можно, лишь исследовав их причины.

Утверждая это, мы ни в коем случае не биологизируем поведение человека и не посягаем на его особые специфические закономерности. Мы только утверждаем, что социология как индуктивно развивающаяся наука должна учитывать обнаруженные нами бесспорно реальные процессы. Мы также считаем их особенно важными в практическом отношении. И как раз потому, что рассматриваемые нарушения и ошибки социального поведения не обусловлены окружающей средой, подобно почти всем другим функциональным нарушениям человеческой общественной жизни, исследуемым научной социологией, нельзя ожидать, что с устранением определенных дефектов сегодняшнего общественного устройства они сами собой исчезнут! Напротив, наверняка потребуются особые средства по борьбе с ними! Как справляться с этими проблемами, это уже особая задача специальной социологии. Наша же задача состоит только в том, чтобы <…> обратить ее внимание на некоторые, отчасти граничащие с патологическим, процессы, происходящие в глубинных пластах человеческой психики, ознакомить ее с конкретными фактами, лежащими в основе наших представлений, и, исследуя причины таких явлений, создать основу для борьбы с определенными нарушениями.

Совершенно аналогично складываются отношения этологии * с учением о морали и нравственности, с этикой <…>. Разумеется, наша критика чисто идеалистической этики и выдвинутого ею тезиса о существовании извечных внеприродных законов нравственности оправданно принимает другие и более категорические формы, чем наше очень осторожное вмешательство <…> в интересы индуктивной научной социологии. Но по содержанию эта критика сходна. Благодаря сравнительному исследованию любви, семейной и общественной жизни высших животных мы пришли к твердому убеждению, что и у людей многие детали социального поведения, которые этика <…> считает результатом ответственного разума и морали, в действительности основаны на врожденных видоспецифичных (гораздо более примитивных) реакциях… Среди них особый интерес и значение имеют те, которые в субъективном плане переживаются как восприятие ценностей <…>. Далее мы можем потребовать от научного учения о морали и от этики, равно как и от социологии, чтобы они разобрались с уже упомянутыми ошибками атавистических инстинктов. По нашему убеждению, их понимание совершенно необходимо для познания всего того, “что называют грехом, порчей, короче, злом” и к чему поэтому напрямую имеют отношение этика и учение о морали. Если же сравнительная этология прямо-таки навязывает специальной науке определенные результаты своих исследований, это делается из тех самых практических соображений, которые мы приводим относительно социологического значения наших научных выводов. Мы также думаем, что можем содействовать преодолению определенных опасностей в этическом отношении.

* В русском переводе немецкий термин Vergleichende Verhaltensforschung, буквально обозначающий “сравнительное изучение поведения”, здесь и далее заменен словом этология, его общепринятым синонимом.

Человечество находится в особой ситуации, обусловленной его филогенетической эволюционной историей, на которую мы считаем необходимым указать учению о морали и этике. В последнем разделе книги, посвященной предпосылкам возникновения человека, мы охарактеризуем человека как “специалиста в неспециализированности”, как существо, потерявшее многие специализации, имевшиеся у его дочеловеческих предков. Мы покажем, как в самом начале развития человечества отмирание более жестких “инстинктов” создало предпосылку для <…> духовного развития. Аналогичные процессы отмирания более жестких специализаций происходили в разных формах и областях, но всегда и везде <…> они неизбежно сопровождались определенной потерей безопасности. Этот феномен, сопутствующий в большей или меньшей мере всем эволюционным процессам, не определяет человеческое. В развитии всех органических систем неизбежно имеются переходные фазы, когда возникает угроза целостности из-за того, что некоторые структуры уже исчезли, а новые, призванные заменить их функции, еще не готовы к работе. Линяют ли рак или птица, или молодой человек в подростковой фазе переходит от структуры личности ребенка к структуре личности мужчины, или же человечество в целом переходит из одной стадии своего общественного развития в другую, всегда приходится преодолевать моменты, когда разрушение старого принимает хаотические формы и поддерживающая жизнь гармония целого находится под угрозой. Но для человека и для особого характера его развития, оставившего далеко позади себя весь органический мир, важно, что он постоянно находится в таком процессе линьки, в состоянии пластического распада структур. С одной стороны, это оставляет для него неограниченную возможность развития в самых разных аспектах, а с другой, постоянно подвергает его всем опасностям (придерживаясь нашего сравнения) беззащитного, только что перелинявшего рака!

Эти особенности в развитии человека важны с позиции морали и этики в следующем отношении. Характерная для человека потеря безопасности из-за редукции специализаций по отношению к его социальным формам поведения принимает особенно угрожающий масштаб благодаря своеобразному совместному и взаимноантагонистическому действию разных процессов. Обусловленное доместикацией отмирание инстинктов <…> ведет к новой свободе поведения, к новым возможностям структуры общества, которые, со своей стороны, снова делают ненужными другие, еще сохранившиеся инстинкты и позволяют их редукцию. Но чем больше человек освобождается от инстинктов, тем свободнее он становится и от других общественных структур и специализаций. Возникает лавинообразное нарастание, настоящая оргия отмирания специализаций, которая, безусловно, не должна вести к добру и нуждается в стабилизирующей регуляции. <…> Здесь необходим новый регулирующий принцип, специализация на новом уровне как следствие отмирания всех специализаций, форма в бесформенности, закон в свободе, отрицание отрицания, что означает шаг к качественно новому, более высокому уровню социальных достижений. Но этот шаг совершается благодаря той новой, в высшем смысле основополагающей для человека работе нового коллективного сознания, con-scientia, которая заключается в том, что человек отвечает перед обществом за свои индивидуальные действия. Эта в узком смысле социальная мораль становится тем необходимей в качестве регулирующего фактора, что к типичной потере безопасности, вызванной <…> отмиранием специализаций, присоединяются специфические ошибки сохраняющихся атавистических “инстинктов”. <…> Это нарушающее гармонию стойкое сохранение отдельных структурных элементов из уже пройденных фаз развития также представляет собой феномен, вовсе не специфический для человека. Когда линяет рак или птица, подросток меняет свою структуру личности или человечество в ходе революции меняет свою общественную структуру, для конечного результата <…> всегда есть вполне реальная опасность: в новом состоянии, сохраняющем остатки старых специализаций, которые нарушают функционирование целого, не будет полной гармонии! Биологу и работнику зоопарка хорошо знакомо патологическое явление “не полностью удавшейся линьки” и “застревание в состоянии линьки”, точно так же, как психиатру и психологу - аналогичные патологические нарушения, проистекающие из стойкого сохранения инфантильных черт после подросткового периода, и, наконец, социолог видит одну из своих важнейших задач в преодолении мешающих остатков общественных форм. Аналогия между этими явлениями заходит так далеко, что совершенно невольно одно привлекают в качестве подобия и иллюстрации другого! Стойкое сохранение атавистических инстинктов у культурных людей - также типичный частый случай этого распространенного нарушения развития!

Таким образом, регулятивный принцип социальной морали человека предполагает необычную борьбу на два фронта. С одной стороны, против “слишком человеческого”, против крайне быстрого, хаотического пластичного разрушения всей структуры и специализации во врожденном видоспецифичном социальном поведении, потерю которых мораль должна компенсировать. А с другой стороны, против “слишком животного” в человеке, упрямых, отживших, анахроничных и “злых” инстинктов, которым она с переменным успехом противопоставляет свои запреты и требования. Естественно, мы вовсе не утверждаем, что эта двойная работа, компенсирующая выпадение необходимых и сдерживание вредного действия ненужных “инстинктов”, - единственная задача свободной ответственной морали человека, а само утверждение, что она очень важна, представляется излишним как само собой разумеющееся. Но существенно другое - на основании конкретных фактов мы можем указать, что именно замещается или подавляется. Как эту компенсацию осуществлять, не наша задача, а проблема этики! Этология ни в коем случае не решает этических проблем, она только исследует, с какими задачами должна справиться компенсаторная работа ответственной морали и этики. Мы даже могли бы сделать еще один шаг дальше и утверждать, что научное учение о морали и этике также не в состоянии “разрешить” эти проблемы в прямом смысле! Признающие необходимость компенсировать эти нарушения общественная мораль и этика <…>, на наш взгляд, вовсе не создаются умышленно с помощью науки, а просто с развитием человеческого общества органично возникают сами, без нашего сознательного участия! * Мы считаем утопическим заблуждением полагать, что устройство человеческого общества можно изменить исключительно благодаря “учению”. Напротив, мы думаем, что наука может оказывать влияние на человеческую мораль и этику, в первую очередь, учась создавать такие условия <…>, в каких могла бы органично развиваться свободная ответственная этика и мораль, это та дорога, на которую марксистская социология вступила и уже достигла серьезных успехов! Что же касается нарушений поведения из-за сохранения рудиментарных атавистических норм реакций, мы уже сказали, что они, будучи эндогенными явлениями, не обусловленными непосредственно окружающей средой, требуют особых мер. Я не расцениваю такой взгляд как фаталистический культурный пессимизм. Подобная вещь - позиция, на которую естествоиспытатель встанет в самую последнюю очередь, а опасность, причина которой распознана, тем самым больше не столь угрожающая, как раньше! Мы даже совершенно определенно полагаем, что широчайшее и всеобщее распространение простого знания об этих явлениях само по себе уже было бы достаточно, чтобы обеспечить это естественное развитие компенсирующей морали!