ОБЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА С ШИМПАНЗЕ

ОБЩЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА С ЖИВОТНЫМИ С ПОМОЩЬЮ ЯЗЫКОВ-ПОСРЕДНИКОВ

Перейти в оглавление раздела:Коммуникация, общение, язык...

Выше мы кратко описали историю этого поистине революционного направления в изучении поведения, получившего название "language-training experiments". Оно составило важный этап в развитии и этологии, и физиологии высшей нервной деятельности, и, наконец, психолингвистики. Обучение обезьян искусственным языкам (так называемым языкам-посредникам), которые в той или иной степени обладают свойствами человеческой речи, сыграло и продолжает играть важнейшую роль в двух неразрывно связанных, но все же самостоятельных аспектах изучения поведения. Первый касается оценки уровня развития когнитивных процессов — способности к образованию довербальных понятий и использованию символов вместо реальных предметов и явлений (Premack, 1983; 1984; Rumbaugh et al., 1984; 1991; Gardner, Gardner, 1985). В настоящей главе рассматривается второй аспект и делается попытка описать поведение обезьян в процессе обучения языкам-посредникам как проявление наиболее сложной формы коммуникации у животных (см. табл. 5.2). Исследование этих вопросов важно для понимания эволюции поведения, так как позволяет оценить, какие элементы коммуникативных процессов животных и в какой степени предшествовали появлению речи человека.

4.1. ОПЫТЫ НА ШИМПАНЗЕ.

Наука шла к этому эксперименту с первых шагов исследования высших форм психики животных, в первую очередь шимпанзе. Этих человекообразных обезьян недаром называют лабораторным двойником человека. Действительно, среди современных животных это наши ближайшие родственники: у человека и шимпанзе очень много общих генов, а также много общего в строении и функционировании всех органов, включая мозг. Более того, по многим особенностям своей психики шимпанзе гораздо больше похожи на человека, чем на других животных, включая и приматов.

Тем не менее долгое время считалось, что имеется одна ступень в развитии психики, на которую человекообразные обезьяны не смогли не только подняться, но даже к ней приблизиться (настолько принципиальными считались особенности, лежащие в ее основе). Эта ступень — человеческая речь, которая служит не только средством общения, но и аппаратом мышления. Действительно, как мы уже убедились, язык животных, включая и обезьян, — это конкретные звуковые, обонятельные, зрительные и т.п. сигналы, которые действуют в данной ситуации, в данный конкретный момент. Они одинаковы у всех особей каждого вида, запас их определен генотипически и практически не подлежит расширению. И.П. Павлов называл их "первой сигнальной системой", общей для животных и человека. В отличие от этого язык человека позволяет передавать информацию в отвлеченной форме с помощью слов-символов, которые являются сигналами других, конкретных сигналов. Именно поэтому И.П. Павлов называл слово "сигналом сигналов", а речь — "второй сигнальной системой", которая позволяет не только реагировать на конкретные стимулы и сиюминутные события, но в отвлеченной форме передавать информацию об отсутствующих предметах, о событиях прошлого и будущего.

Долгое время существовало, да и сейчас еще не полностью изжито представление, что между психикой человека и его близких и далеких родственников лежит непроходимая пропасть, так что речь человека не имеет никаких биологических корней. Такая точка зрения не была единственной, но именно она господствовала в официальной советской физиологии 50-х годов. Среди современных ученых, в том числе и западных, также до сих пор имеются активные сторонники представления о том, что никаких элементов этой формы психики у антропоидов нет и быть не может (Terrace et al., 1979, 1985).

Однако чем больше появлялось экспериментальных данных о сложности высшей нервной деятельности человекообразных обезьян, тем более логичным становилось предположение о том, что наряду с развитой первой сигнальной системой они обладают и какими-то, пусть самыми примитивными зачатками второй сигнальной системы. Как мы уже показали в разделе 2.7.4, вопрос о том, в какой мере и форме у антропоидов может проявляться способность пользоваться символами вместо реальных предметов и явлений, закономерно возникал у многих исследователей, и, начиная с 70-х годов, анализом этой проблемы прицельно занимается несколько научных коллективов. Супруги Аллен и Беатрис Гарднер (Gardner, Gardner, 1969; 1985; см. также: 2.7.4), выбрав жестовый язык американских глухих — амслен (AMerican Sign LANguage), получили возможность исследовать способности шимпанзе овладевать элементами языка, построенного по правилам английской грамматики. Их подход и метод были вполне адекватны для того, чтобы выяснить, в какой мере такой язык может стать средством коммуникации обезьяны и человека, а также обезьян между собой. Первая воспитанница Гарднеров — шимпанзе Уошо — за 3 года обучения усвоила 130 знаков, изображенных сложенными определенным образом пальцами (рис. 5.23).

Далее по собственной инициативе она начала их комбинировать в цепочки из 2—5 слов. Первыми такими комбинациями были "дай сладкий" и "подойди открой". Позднее Гарднеры работали и с другими шимпанзе. Эти и другие опыты подробно и достоверно описаны в книге известного американского популяризатора Ю. Линдена (1981; см. также: Ерахтин, Портнов, 1984; Мак-Фарленд, 1988).

Все "разговоры" Уошо и части других обезьян фиксировались на видеопленку. Часть экспериментов всех перечисленных авторов была организована по методу двойного слепого контроля: половина экспериментаторов не знала ответа на вопрос, предлагаемый обезьяне: она должна была называть объекты, изображенные на слайде, делая соответствующий знак тренеру, который, в свою очередь, не видел этого слайда. Второй экспериментатор, которого обезьяна не видела, фиксировал ее жесты, но не знал, какие слайды ей демонстрируются. В этой ситуации Уошо правильно ответила на 92 из 128 вопросов.

Специальные опыты показали, что шимпанзе не просто вырабатывают ассоциации между знаками и соответствующими предметами и действиями, но понимают их смысл. Ряд особенностей, проявившихся при пользовании обезьян своим словарным запасом, свидетельствовал, что запоминание знаков сопровождается процессами более высокого порядка — обобщением и абстрагированием. В частности, оказалось, что, несмотря на отсутствие специальной процедуры, обезьяны применяют усвоенные жесты к довольно широкому набору незнакомых предметов той же категории, что и использованные при обучении. Так, например, шимпанзе Ним в опытах Герберта Терреса (Terrace et al., 1979), как и все остальные обезьяны, делал соответствующий знак, когда видел представителей любых пород собак, не только живых, но и на картинках, или если просто слышал собачий лай. Иными словами, обезьяны переносят навык называния предмета с единичного образца, использованного при обучении, на все предметы данной категории.

Усвоенную систему знаков шимпанзе использовали как средство классификации предметов и их свойств. Впервые это было четко показано Роджером Футсом (Fouts, 1975) в опытах на шимпанзе Люси, которая имела относительно ограниченный запас знаков (60), но с их помощью почти безошибочно относила к соответствующей категории новые, ранее никогда ей не предъявлявшиеся овощи, фрукты, предметы обихода и т.п. Обезьянам оказались доступны переносы значений символа, иногда довольно тонкие. Так, Уошо назвала служителя, долго не дававшего ей пить, "грязный Джек", и это слово явно было употреблено не в смысле "запачканный", а как ругательство. В других случаях разные шимпанзе называли бродячего кота "грязным котом", а гиббонов — "грязными обезьянами". Люси применяла для обозначения невкусного редиса знаки "боль" и "плакать".

Чтобы обучить Уошо знаку "нет", Гарднеры просигналили ей, что снаружи ходит большая собака, которая хочет ее съесть. Через некоторое время обезьяне предложили погулять, и она отказалась. Единственной причиной могло быть воспоминание о собаке, причем образ собаки приобрел дополнительный признак — "быть снаружи". Он стал посредником между образами "гулять" и "собака". Последующие эксперименты по той же методике, проведенные на других обезьянах (Patterson, 1978), показали, что словарь даже в 400 знаков далеко не исчерпывает их возможностей. Кроме того, как отмечали Гарднеры (1985), в болыдинстве случаев опыты проводились на молодых шимпанзе и прекращались, самое позднее, когда им исполнялось 10 лет. Учитывая, что в неволе они могут жить до 50 лет, авторы допускали, что полученные данные отражают далеко не все возможности этих животных.

Еще один важный аспект проблемы — возраст, когда начинается обучение. Опыты на Уошо, одни из наиболее успешных, начались, когда ей было 10 месяцев. Сравнение языковых навыков разных шимпанзе (Лана, Шерман и Остин, Кэнзи), исследованных, начиная с 1972 г., Д. Рамбо и С. Сэведж-Рамбо, также показывает, чем раньше начато обучение, тем больших результатов достигают обезьяны. Так, карликовый шимпанзе Кэнзи, который с 10 месяцев постоянно слышал разнообразную человеческую речь (в соответствии со специальной программой), в возрасте 5 лет спонтанно обнаружил способность понимать ее в существенно большем объеме, чем все остальные обезьяны (Savage-Rumbaugh et al., 1993).

Сам по себе факт заучивания знаков еще не несет ничего принципиально нового — для этого достаточно простого условнорефлекторного обучения. В таком случае феномен легко можно было бы объяснить в рамках бихевиористских представлений, как это делали и до сих пор продолжают делать многие авторы (например, Schusterman, Gisiner, 1988). Тем не менее ряд особенностей пользования "словарным запасом" заставлял предполагать, что запоминание знаков сопровождается у шимпанзе процессами более высокого порядка, включающими формирование обобщений, в том числе высокоабстрактных. Об этом свидетельствует тот факт, что Уошо, а затем и другие обезьяны были способны запоминать не только знаки (жесты, пластиковые жетоны, компьютерные символы и т.п.), обозначающие окружающие предметы, их свойства, основные действия, совершаемые шимпанзе и человеком, но также некоторые отвлеченные понятия типа "еще", "нет", эмоциональные состояния — "больно", "смешно" и т.п. Они могли использовать знаки в переносном смысле и в новых ситуациях, образовывать из них 2—3-членные предложения с соблюдением порядка слов, характерного для английского языка

Способность морских млекопитающих к овладению языками-посредниками в течение ряда лет изучает американский исследователь Л. Херман (Herman, 1986). В его работах дельфины афалины должны были сначала усвоить "названия" различных предметов, находящихся в бассейне, и совершаемых с ними действий. "Словами" служили жестовые сигналы экспериментатора, который стоял на краю бассейна. После того как дельфины устанавливали связи между жестами и объектами в бассейне, а также между жестами и манипуляциями, которые они должны были выполнить, проводились тесты с использованием новых предложений, в которых их просили принести или переместить какой-либо предмет, либо поместить один предмет внутрь другого или на него, или под него и т.п. Оказалось, что афалины способны без специального обучения понимать логически упорядоченные последовательности "слов" языка-посредника. Интересно отметить, что постоянный оппонент Хермана Р. Шустерман (Schusterman, Gisiner, 1988) регулярно предлагал трактовку тех же результатов с позиций условнорефлекторной теории, отказываясь (подобно критикам экспериментов с "говорящими" обезьянами) признавать наличие у них хотя бы зачатков способности понимать значение порядка слов.

Несомненный интерес представляют также исследования на попугаях. Известно, что попугаи разных видов могут выучивать и произносить сотни слов, варьировать слова в предложениях, произносить фразы адекватно ситуации и вступать в довольно осмысленные диалоги со своими воспитателями. Подробное описание поведения "говорящих" птиц приводится в работе В.Д. Ильичева и О.Л. Силаевой (1990). Примеры "осмысленной" речи попугаев широко известны, особенно благодаря тому, что, начиная с 60-х годов, волнистые попугайчики стали широко распространенным у любителей видом. Однако экспериментальных исследований высокой нервной деятельности попугаев практически не проводится. Исключение составляют только многолетние работы американской исследовательницы Айрин Пепперберг (Pepperberg, 1981; 1987а; 1987Ь). На основе методик обучения обезьян она разработала оригинальный метод общения с попугаем Алексом (африканским серым жако — Psittacus erithacus), причем в качестве языка-посредника использовалась собственно человеческая речь. Хотя высказывания попугая в опытах Пепперберг и производят глубокое впечатление, их уровень не сравним с продемонстрированным шимпанзе. Тем не менее, именно Пепперберг впервые удалось поставить эксперименты, с помощью которых можно объективно судить о характере когнитивных способностей попугаев.

Разработанный Пепперберг метод отличается тем, что в процессе обучения участвуют одновременно два обучающих человека. Один (основной) тренер обращается одновременно и к человеку (второму тренеру), и к попугаю. Второй тренер является для попугая, с одной стороны, объектом для подражания, а с другой — как бы его соперником.

Благодаря этой программе Алекс научился не только называть предметы, но и определять их форму (треугольная, четырехугольная) и цвет, а также указывать материал, из которого они сделаны. Алекс мог отвечать на вопросы, например: "Сколько здесь предметов? Сколько из них круглых? А сколько кожаных? Сколько черных?" У этого попугая удалось установить связь между неприятной для него ситуацией и отрицанием "нет".

Работы по обучению языкам позвоночных-неприматов построены так, что не столько выявляют их коммуникативные способности, сколько характеризуют уровень когнитивной деятельности — способность к обобщению и символизации. Несмотря на то что такие работы немногочисленны и разрозненны, они внесли несомненный вклад в характеристику их высшей нервной деятельности и свидетельствуют о перспективности дальнейших исследований в этом направлении.

ПОПЫТКИ ПРЯМОЙ РАСШИФРОВКИ ЯЗЫКА ЖИВОТНЫХ З.А.Зорина, И.И.Полетаева, Ж.И.Резникова Издательство Московского университета "Высшая школа" – 2002 http://travel.kotomsk.ru/gro/zorina/zorina.html