Конрад Лоренц: Кольцо царя Соломона

Читать: ::::: Конрад Лоренц :::::

Конрад Лоренц: Кольцо царя Соломона

• Читать книгу сначала: Кольцо царя Соломона

ПОСТОЯННЫЕ КВАРТИРАНТЫ

...И наконец, он пытается прельстить свою возлюбленную тем, что у него уже готово место для будущего гнезда. Это какое-нибудь отверстие, от которого самец прогоняет всех других галок независимо от их положения в обществе, где, не переставая, издаёт свой окологнездовой крик — высокое, резкое «цик, цик, цик». Эта церемония приглашения к гнезду в данный момент абсолютно символична. Сейчас не имеет никакого значения — действительно ли пригодно отверстие для устройства гнезда. Домовой воробей воспринимает подобную же церемонию гораздо серьёзней: самец только тогда начинает подумывать о женитьбе, когда им найдено и отвоёвано отверстие, которое он считает вполне пригодным местом для гнезда, именно по этой причине здесь постоянно происходят дикие ссоры между самцами. Что же касается галок, то у них для этой церемонии вполне пригоден какой-нибудь тёмный угол или маленькое отверстие, слишком узкое, чтобы в него можно было втиснуться. Тот самый самец, который старался натолкать дождевых червей мне в ухо, любил издавать своё «циканье», сидя на краю очень маленького горшка для содержания мучных червей. Наши галки, жившие на свободе, пользовались для той же цели верхним отверстием каминной трубы. Хотя они редко гнездились здесь, с наступлением весны их приглушённое циканье можно было слышать, не выходя из жилых комнат.

Все эти различные формы саморекламы токующий самец адресует одной совершенно определённой самке. Но откуда она узнает, что эти действия совершаются ради неё? Только при помощи «языка взглядов». Как сказал Байрон в своём «Дон-Жуане»:

В мгновенном взгляде длительный ответ

Красноречив, когда в нём страсти свет.

Сделав предложение, самец постоянно бросает взгляды в сторону возлюбленной, но сразу же прекращает свои усилия, если она улетает прочь.

Обмен красноречивыми взглядами необычайно комичен, и в этой игре самец и самка ведут себя по-разному. Если первый старается заглянуть пламенным взором прямо в глаза подруги, то она, как может показаться, смотрит куда угодно, только не на своего пылкого поклонника. На самом деле самка, несомненно, все время наблюдает за ним, и тех мимолётных взглядов, которые она бросает в сторону кавалера, ей вполне достаточно, чтобы понять, что цель всех этих ужимок самца — вызвать её восхищение. Вполне достаточно, чтобы «он» знал, что «она» все знает. Если же она не заинтересована искренне и совсем не смотрит в его сторону, наш юный самец сразу же сознаёт тщету своих усилий и остывает быстро, как сделал бы на его месте всякий молодой парень. Настойчивому обожателю, который теперь уже вышагивает во всем своём великолепии, молодая леди даёт, наконец, своё согласие — она приседает перед ним и особым образом трепещет крыльями и хвостом. Эти движения партнёров символизируют собой ритуальное свадебное соглашение, но не приводят к окончательному соединению — они не более, чем церемония приветствия. Замужняя самочка приветствует супруга точно так же, независимо от того, происходит ли дело в брачный сезон или в другое время. Чисто сексуальный смысл, который эта церемония имела первоначально в эволюции вида, сейчас уже окончательно утрачен. Теперь этот ритуал есть лишь знак преданной покорности жены своему мужу. Он почти полностью соответствует по смыслу «символическому подчинению» у рыб. С того момента, когда невеста признала превосходство своего кавалера, она становится самоуверенной и агрессивной по отношению ко всем другим членам колонии. Для самки обручение влечёт за собой повышение. Будучи, как правило, меньше и слабее самца, она вынуждена занимать и гораздо более низкое положение на общественной лестнице до тех пор, пока остаётся в девичестве.

Помолвленная пара формирует надёжный оборонительный союз — каждый партнёр преданнейшим образом поддерживает другого. И это весьма существенно, ибо супруги должны вступить в борьбу с более старыми и высокопоставленными парами, чтобы отвоевать себе подходящую нишу для устройства гнезда и удержать её за собой. Пленительно выглядит эта военная любовь. Неизменно пребывая в позах наивысшего самовосхваления, редко отлучаясь даже на расстояние ярда друг от друга, наша чета совершает свой жизненный путь. Очевидно, что они страшно горды друг другом, когда внушительно выступают бок о бок, взъерошив оперение головы и тем самым подчёркивая контраст между бархатно-чёрной шапочкой и блестящей, серебристо-серой шейкой. Поистине поучительна взаимная привязанность этих детей природы. Когда самец находит какое-либо лакомство, он неизменно приносит его своей невесте, а та принимает подарок в трогательной просительной позе, одновременно произнося заунывные звуки, столь характерные для совсем юного галчонка. Действительно, любовный шёпот нашей парочки состоит главным образом из птенцового щебетания, которое приберегается взрослыми галками специально для таких случаев. И снова — как это поразительно по-человечески! Ведь и мы сами, пытаясь выразить сердечную привязанность, обычно прибегаем к впечатлениям детства — или вы не замечали, что почти все прозвища, которые мы изобретаем, чтобы излить свою нежность, оказываются уменьшительными именами?

Этот обычай самца кормить свою подругу имеет для нас особое очарование, поскольку непосредственно взывает к человеческим понятиям морали и этики. Столь же притягательна и близка нам постоянная нежность самки по отношению к своему кавалеру. Дело в том, что она время от времени чистит те участки оперения супруга, которые он сам не в состоянии достать клювом. Этот взаимный уход за «одеянием» друг друга, столь характерный для многих социальных видов птиц, представляет собой товарищескую обязанность и лишён каких-либо скрытых эротических мотивов. Но я не знаю других животных, которые вкладывали бы в эту несложную операцию столько душевной привязанности, как истомлённая любовью молодая галочка. Минуту за минутой — а это очень много для этих существ, подвижных, как шарики ртути, — самочка перебирает клювом прекрасные, длинные шелковистые пёрышки на шее супруга, а он, чувственно полузакрыв глаза, подставляет подруге свой серебристый загривок. Даже пресловутые голуби или неразлучники не проявляют столько нежности в своей супружеской любви, как эти будничные врановые. Что более всего располагает к себе в их отношениях — это усиление взаимной привязанности, которая становится прочнее с годами, вместо того чтобы сходить на нет. Галки относятся к числу долго живущих птиц, они достигают почти такого же предельного возраста, как человек (даже мелкие пернатые, такие, как славки или канарейки, живут почти до двадцати лет, и даже в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет ещё способны размножаться). Как уже упоминалось, галки заключают помолвку на первом году жизни, а в брак вступают на втором, так что их супружеский союз существует длительное время, возможно, даже более длительное, чем у человека. Но и спустя много лет самец продолжает кормить свою самочку все с той же трогательной заботой и обращается к ней с теми же низкими любовными нотками, дрожащими от переполняющих его чувств, с теми самыми, которые он нашёптывал ей в первую весну их жизни, в весну их помолвки. А ведь есть другие животные, которые могут подолгу жить в брачном союзе, но пылающий огонь первого года любви у них постепенно гаснет и уступает место холодной привычке. Трепещущее колдовство любовных фраз улетучивается вместе с убегающими годами, и неё дальнейшее совместное существование определяется лишь хлопотами супружеской и семейной жизни, преодолеваемыми с тем же механическим безразличием, с каким совершаются все прочие повседневные дела.

Я был свидетелем многих галочьих обручений, и многие браки проходили перед моими глазами, но лишь одна пара распалась, да и то в ранний период, ещё во время помолвки. Причиной этой неурядицы явилась одна юная леди по имени Лево-зелёная, птица необычайно живого темперамента, чей любовный роман с его счастливым концом явился прямой противоположностью трагической истории серой гусыни Мэйди, о которой я расскажу в другой книге. Ранней весной 1928 года — в первую брачную пору моих четырнадцати старожилов — царствующий деспот Золотисто-зелёный обручился с Красно-золотой, которая, вероятно, действительно была прекраснейшей из всех избранниц. Будь я галкой, я, наверно, и сам предпочёл бы её всем остальным. Второй самец колонии, Сине-золотой, тоже сделал ей официальное предложение, но вскоре оставил надежду и обручился с Право-красной — довольно крупной самкой весьма крепкого сложения. Эта помолвка привела к тихой и, вероятно, довольно вялой привязанности, далеко не столь волнующей, как «великая любовь» Золотисто-зелёного и Красно-золотой.

В это время, в начале апреля, Лево-зелёная ещё и не думала о юношах, ибо пробуждение половой активности у годовалых галок может наступить не одновременно. Только в начале мая Лево-зелёная появилась на сцене, и её дебют был столь же импульсивным, сколь и неожиданным. Когда она попадалась мне на глаза прежде, то была маленькой и занимала низкое положение на иерархической лестнице. С человеческой точки зрения она казалась не такой хорошенькой, как Право-красная, не говоря уже о Красно-золотой. Но было в ней что-то такое… Она влюбилась в Сине-золотого, и любовь её оказалась гораздо более пылкой, чем та, что могла дать своему супругу Право-красная. И вот — я нарушу логический ход изложения и несколько забегу вперёд — Лево-зелёная в конце концов вытеснила свою более сильную и красивую соперницу.

Следующая сцена, разыгравшаяся перед моими глазами, послужила предвестником надвигающейся любовной драмы. Сине-золотой мирно восседал на открытой дверце вольеры и милостиво позволял Право-красной, сидевшей по левую сторону от него, перебирать его шейное оперение. Внезапно на ту же дверцу опустилась Лево-зелёная и, никем не замеченная, остановилась примерно в ярде от нашей четы, бросая на любовников напряжённые взгляды. Вслед за этим она медленно и осторожно бочком подкралась вплотную к Сине-золотому. Приняв необходимые меры предосторожности, ежеминутно готовая взлететь, она вытянула шею и принялась ласкать шелковистое оперение самца. Сине-золотой, непринуждённо сидящий с закрытыми от удовольствия глазами, не замечал, что две дамы с разных сторон совершают его туалет. Право-красная тоже не подозревала о присутствии соперницы, поскольку между двумя самками находилась внушительная фигура Сине-золотого, который распушил все свои перья и от этого казался ещё более крупным.

 Такая напряжённая ситуация продолжалась несколько минут. Но вот самец случайно приоткрыл правый глаз, увидел чужую самку, сидящую вплотную к нему, и в неистовств ударил её клювом. И в ту же секунду Право-красная увидела Лево-зелёную, ибо как только разъярённый самец изменил положение своего тела, он перестал заслонять собой маленькую самозванку. Право-красная одним скачком перемахнула через своего супруга и с лютой ненавистью кинулась на соперницу. И в этот момент я начал подозревать, что невеста, не в пример мне, уже была хорошо осведомлена о серьёзности намерений маленькой Лево-зелёной. Очевидно, Право-красная полностью оценила всю остроту ситуации. Никогда больше я не видел, чтобы одна галка преследовала другую с такой неприкрытой яростью. Нападение оказалось безуспешным. Маленькая и более подвижная Лево-зелёная превосходила Право-красную в искусстве пилотажа. Когда Право-красная отчаялась догнать и наказать ненавистную соперницу, она опустилась около своего наречённого, едва переводя дух. Напротив, Лево-зелёная, явившаяся в ту же минуту, казалась свежей и собранной. Это неравенство и решило исход дела.

В докучливом ухаживании Лево-зелёной было больше упорства, чем хитрости и утончённости. Она преследовала парочку день за днём, на земле и в воздухе, не давая им ни минуты передышки, однако держалась на расстоянии, достаточном, чтобы не провоцировать излишних ссор. Но как только наша чета уютно устраивалась где-нибудь в интимной близости, Лево-зелёная была тут как тут и терпеливо ждала той минуты, когда Право-красная начнёт причёсывать голову своего возлюбленного.

Вода точит камень. Постепенно Право-красная стала менее свирепо третировать соперницу. Сине-золотой перестал протестовать против того, что за ним ухаживают две самочки, и однажды я заметил, что дело приняло другой оборот. Самец сидел неподвижно, предоставив Право-красной ласкать свой затылок. С другой стороны Лево-зелёная занималась тем же. Внезапно, по неизвестной причине, Право-красная прервала своё занятие и улетела. Могучий самец приоткрыл глаз и обнаружил около себя одну только Лево-зелёную. Вы думаете он клюнул её или прогнал прочь! Ничуть не бывало! Задумчиво отвернувшись, он неторопливо подставил оставшейся самочке свой загривок. Потом он снова закрыл глаза.

 С тех пор Лево-зелёная стала быстро приобретать расположение самца. Спустя несколько дней он уже регулярно с нежностью кормил её, разумеется, когда рядом не было Право красной. Не то чтобы он сознательно делал это за спиной законной подруги — думая так, мы бы переоценили умственные способности галок. Право-красная получала от самца различные деликатесы, когда находилась рядом, но когда её не было, лакомая порция доставалась другой. Мой друг А. Ф. Фж. Портье наблюдал сходное поведение у лебедя-шипуна. Старый самец свирепо изгнал незнакомую самку, которая предложила ему свою любовь, слишком близко подплыв к его гнезду, где насиживала яйца законная супруга. В тот же день лебедь встретил ту же самочку на другом конце озера, вдали от гнезда и от жены, и уступил искушению без дальнейших осложнений. Здесь можно обнаружить параллель с человеческими взаимоотношениями, но снова наше заключение будет ошибочным. Находясь в окрестностях своего гнезда, лебедь почти всецело поглощён заботами об охране территории — здесь он считает агрессором любую постороннюю особь своего вида, будь то самец или самка. За пределами гнездовой территории, откуда самец должен выставить каждого нарушителя границы, он не столь предубеждён и поэтому способен среди вновь появляющихся незнакомцев узнать желанную самочку.

Чем больше Лево-зелёная убеждалась в благосклонности самца, тем нахальнее она вела себя по отношению к Право-красной. Она уже не спасалась бегством от соперницы, и между двумя самками иногда возникали поединки. Странным было поведение самца в этой двусмысленной ситуации. Если обычно Сине-золотой смело защищал супругу, когда она ссорилась с другими членами колонии, то здесь он, по-видимому, вступал в противоречие с самим собой. Он пытался угрожать Лево-зелёной, но никогда не предпринимал в отношении её более активных действий. Как-то я видел, как Сине-золотой принял подобие угрожающей позы и перед Право-красной. Одним словом, его сдержанность и замешательство перед лицом столь сложной ситуации часто казались совершенно очевидными.

Конец этого романа был неожиданным и драматичным. В один прекрасный день Сине-золотой исчез, а вместе с ним и Лево-зелёная. Трудно поверить, что две зрелые и опытные птицы одновременно явились жертвой несчастного случая. Несомненно, что они улетели вместе. Эмоциональный конфликт столь же мучителен для животных, как и для человека, об этом я расскажу позже. И я не могу отказаться от предположения, что именно противоречивость чувств заставила Сине-золотого оставить колонию.

Я не думаю, чтобы инциденты такого рода случались между старыми, уже гнездившимися супругами, и мне неизвестно, чтобы подобные вещи происходили ещё когда-либо. Все размножавшиеся галки, за которыми я наблюдал достаточно длительное время, до самой смерти оставались верны своему супружескому долгу. Тем не менее и вдовы и вдовцы без колебаний вступают в новый брак, как только представится возможность к этому. Надо сказать, что это нелёгкое дело для старой самки, занимающей высокое общественное положение. Что касается серых гусей, то они никогда не женятся и не выходят замуж вторично, но об этом будет рассказано в книге, специально посвящённой этим птицам.

Галки приобретают способность размножаться на втором году жизни. Возможно, они созревают уже осенью второго года, сразу же после первой полной линьки, в ходе которой сменяется не только мелкое оперение тела, но и обновляются все крупные перья крыльев и хвоста, Как только закончилась линька, и наступили ясные осенние деньки, у галок, очевидно, начинается пробуждение половой активности. Особенно склонны они в это время разыскивать пустоты, пригодные для устройства гнёзд. Со всех сторон раздаётся непрерывное «зик, зик, зик…» С наступлением холодной погоды осеннее половое возбуждение постепенно сходит на нет, переходит в скрытое состояние. Даже в тёплые зимние дни звуки непродолжительных концертов «циканья», устраиваемых галками, иногда доносятся в комнаты нижнего этажа через отверстия дымоходов. Б феврале и в марте — это уже серьёзное дело, и знакомое нам «зик, зик» слышится почти непрерывно на протяжении всего светлого времени суток.

В это же время часто можно видеть другую церемонию, которая представляет собой наиболее интересное явление в общественной жизни галок. В последние дни марта, когда циканье достигает апогея, одна из ниш каменной стены внезапно становится сценой, с которой доносится концерт невиданно мощного звучания. Тембр выкриков меняется, они становятся глубже, полнее и звучат теперь как «уип, уип, уип» в убыстряющемся стаккато, которое к концу строфы достигает безумного напряжения. Одновременно со всех сторон к этой нише слетаются возбуждённые галки. Они взъерошивают оперение и, приняв великолепные позы устрашения, присоединяются к общему концерту.

Что же все это значит? Потребовалось много времени, прежде чем мне удалось понять смысл происходящего. Оказывается, перед нами не более и не менее как выступление общественного мнения против зарвавшегося нарушителя! Чтобы окончательно понять сущность этих сугубо инстинктивных коллективных действий, мы должны глубже заглянуть в будни нашей колонии.

 Надо сказать, что напасть на галку, пикающую возле избранного ею отверстия, совсем нелегко, поскольку агрессор неизменно окажется в невыгодном положении. Своему сопернику галка может угрожать двумя способами, которые столь же различны по форме проявления, как и по смыслу, В том случае, когда ссора произошла на почве выяснения субординации, то есть, связана исключительно с вопросами общественного положения, соперники запугивают друг друга, вытянувшись в полный рост и плотно прижав оперение. Эта поза подчёркивает намерение взлетать вверх, а затем — на спину противника. Такой способ боя принят у петухов и встречается у многих других птиц: борцы взлетают, сцепляются в воздухе, ударяя друг друга когтями и клювами, они стремятся опрокинуть неприятеля и повалить его на спину.

Другая устрашающая поза прямо противоположна первой. Птица ныряющим движением низко опускает голову и шею, взъерошивает спинное оперение, которое образует очень курьёзную линию «кошачьей спины». Галка разворачивает хвост веером и резким движением загибает его в сторону соперника. Принимая первую позу, птица старается стать как можно выше, задача второй позы — сделаться по возможности более толстой и громоздкой. Первая поза означает: «Если ты не посторонишься, я нападу на тебя с воздуха»; смысл второй таков: «Там, где я сейчас нахожусь, я буду драться до конца, но не отступлю ни на дюйм!».

Когда высокопоставленная галка приближается к другой, занимающей не столь высокое общественное положение, с намерением прогнать последнюю с занятого ею места, стоит лишь собственнику территории принять угрожающую позу второго типа, как агрессор обычно ретируется. Только в том случае, если и сам нападающий имеет виды на этот участок, например, намеревается устроить здесь своё гнездо, он продолжает дальнейшие действия. Иными словами, он принимает точно такую же позу устрашения. Итак, обе птицы подолгу сидят, согнувшись в три погибели, плечом к плечу, наблюдая друг за другом с мрачной решимостью. Они не решаются вступить в драку, держась на первоначальном расстоянии и не меняя положения тел; противники пытаются нанести друг другу удар клювами. Усилия их полны энергии и ярости, но, в общем, не достигают цели. Лишь резкий выдох да громкое щёлканье клюва явственно слышатся при каждом очередном выпаде. Исход подобного поединка неизменно зависит от того, кто из соперников окажется более упорным.

Поскольку церемония «циканья» неразрывно связана с угрожающей позой второго типа, птица просто неспособна произносить своё «цик, цик» или «уип, уип» в каком-либо ином положении. У галок, как и у всех прочих животных, которые тем или иным способом метят свою территорию, граница между владениями двух самцов определяется степенью их боевого задора. Около своего дома каждый владелец участка сражается намного свирепее, чем на чужой земле. Таким образом, галка, цикающая около своего законного отверстия в стене, с самого начала имеет явное преимущество перед любым захватчиком, и это первоначальное превосходство, как правило, значительно перекрывает всякое неравенство между членами колонии, будь то неравенство в силе или в общественном положении.

И, тем не менее, острая конкуренция из-за удобных мест гнездования порой приводит к тому, что очень сильная птица нападает на одну из самых слабых, нарушая границы её владений и безжалостно третируя собственника территории. Именно в таких случаях вступает в действие та самая «уип-реакция», о которой я уже упоминал, Циканье оскорблённого домовладельца постепенно усиливается, меняет свою тональность и звучит теперь как «уип, уип». Если жена собственника участка не присутствовала при нападении агрессора, она немедленно является и, взъерошив оперение, присоединяется к супругу, чтобы во всем повторять его поступки. Если все это не оказывает должного воздействия на нарушителя спокойствия и он не исчезает немедленно, случается нечто невероятное. Со всех сторон, из всех закоулков, находящихся в пределах слышимости, появляются галки я несутся к атакованному гнезду. Бее они громко выкрикивают своё «уип, уип», и наши зачинщики немедленно теряются в сплошной массе своих собратьев, которые в пароксизме ярости исполняют этот неистовый концерт — крещендо и фортиссимо всеобщего гама. Излив таким образом всё своё недовольство, птицы спустя некоторое время успокаиваются и оставляют место происшествия. Лишь собственник гнезда ещё некоторое время тихо цикает в дверях своего освобождённого жилища.

 Когда возникает подобный галочий митинг, этого уже достаточно, чтобы остановить драку хотя бы по той самой причине, что агрессор и сам принимает посильное участие в общей шумихе. Наблюдателю, который наделяет птиц человеческими качествами, может показаться, что хитрый захватчик отводит от себя подозрение тем, что вместе со всеми вопит: «Держи вора!». В действительности же он волей-неволей вовлекается в общее настроение, кричит то же самое «уип, уип» и при этом даже не знает, что он сам и является причиной всей неурядицы. Вместе с другими галками агрессор поворачивается во все стороны, словно выискивая преступника, и делает это, как ни странно, абсолютно искренне.

Но в некоторых случаях, и довольно часто, мне приходилось видеть, что слетающиеся со всех сторон галки правильно определяли нарушителя порядка и основательно наказывали его, если он упорствовал в своих притязаниях. В 1928 году настоящим бичом колонии была дерзкая сорока, которую я вырастил вместе с галками. Сорока превосходит галку в боевом искусстве и, не будучи птицей общественной, не имеет тех тонких сдерживающих регуляторов, которые столь располагают к себе в поведении галок. Поэтому пернатый разбойник, совершенно лишённый всякого чувства приличия, вскоре стал в галочьей колонии столь же нежелательным элементом, как закоренелый преступник в цивилизованном человеческом обществе. Вновь и вновь этот пёстрый хулиган оказывался около гнездовой ниши одной или другой пары и становился подстрекателем нового негодующего выступления членов колонии. Хотя сорока не обладает способностью кричать «уип, уип» (она неустрашимо преследует своего противника), тем не менее коллективные вылазки галок вскоре заставили её взяться за ум. На основании горького опыта сорока была научена держаться на расстоянии от галочьих гнёзд. Таким образом, несмотря на мои серьёзные опасения, яйца и птенцы оставались невредимыми.

В организации массовых выступлений всех членов колонии (будь то всеобщее «скрежетание» или «уип-реакция») наиболее важная роль принадлежит старым, сильным, высокопоставленным самцам. Они же гарантируют благоденствие колонии и в прочих тревожных ситуациях. Осенью 1929 года на поля по соседству с нашим домом опустилась огромная пролётная стая галок и грачей, состоявшая не менее чем из двухсот птиц. И вот все мои молодые галки, родившиеся в этом и в предыдущем году, безнадёжно перемешались с этими странствующими незнакомцами. Только несколько пожилых птиц осталось дома. Для меня происходящее было полнейшей катастрофой, и я мысленно видел, как весь мой двухлетний труд в буквальном смысле слова безвозвратно улетает прочь. Я слишком хорошо знал, сколь притягательна для молодых галок подобная мигрирующая стая. Зрелище мириад эбеново-чёрных крыльев зачаровывает юнцов и заставляет устремляться следом. Не будь в колонии Золотисто-зелёного и Сине-золотого, вся моя работа была бы пущена по ветру (или, скорее, против ветра, ибо галки предпочитают двигаться наперекор движению воздуха). Двое старых самцов, самые пожилые из всей колонии, не переставая, летали взад и вперёд между нашим домом и полем и совершили нечто столь невероятное, что я усомнился бы, стоит ли писать об этом, если бы сам и мои сотрудники не наблюдали тот же самый тип поведения впоследствии и не подтвердили бы его экспериментально.

Каждый из двух патриархов разыскивал в общей толпе какую-нибудь одну из наших молодых птиц и увлекал её к дому. Старая галка заставляла молодую подняться на крыло, прибегая к тому самому манёвру, который обычно используют галки-родители, когда хотят увести своих детёнышей с опасного места. Опытная птица устремляется к несмышлёнышу сзади, и, пролетая низко над ним, в этот самый момент быстро покачивает хвостом, который плотно сложен и движется несколько в сторону. Эта церемония с рефлекторной неизбежностью заставляет сидящую птицу взлететь и последовать за лидером. Когда эта первая часть программы выполнена, старый самец направляется в сторону дома, то и дело оглядываясь назад, чтобы удостовериться, следует ля за ним подопечный. Мы уже видели, как Джок в своё время прибегала к тому же манёвру.

В течение всей этой процедуры Золотисто-зелёный и Сине-золотой постепенно издавали выразительный призывный крик, который можно было легко отличить от обычного короткого и чистого позыва летящей галки. Сейчас он был более продолжителен и звучал печально и приглушённо. Если передавать обычную позывку, издаваемую птицей на лету, как высокое «кья, къя», то этот крик можно интерпретировать как «киав, киав». Я сразу отметил, что слышал этот голос и ранее, но лишь теперь его значение стало мне понятно.

Эти два старых самца работали с лихорадочной торопливостью. Даже прекрасно натренированная овчарка, которая отделяет своих овец от большого стада и отгоняет их в сторону, и то не могла бы проявить больше сноровки. Птицы трудились без отдыха вплоть до самых сумерек, когда другие галки уже давным-давно устроились на ночлег. Перед ними стояла нелёгкая задача, ибо когда им удавалось соблазнить несколько молодых птиц и увести их к дому, последние немедленно улетали и вновь присоединялись к стае, отдыхавшей посреди луга. Из каждых десяти галок, возвращение которых стоило стольких усилий, девять убегали вновь. Но поздним вечером, когда бродячая компания отправилась в свой дальнейший путь, я с глубоким вздохом облегчения обнаружил, что из всех моих многочисленных молодых птиц исчезли только две.

Побуждаемый этим эпизодом, я начал более тщательно вникать в смысловое различие между криками «кья» и «киав». Вскоре стало очевидным, что и тот и другой расшифровываются как: «Лети вместе со мной!». Но если первый означает приглашение лететь в любом неизвестном направлении, то второй указывает на намерение отправиться в сторону дома. Я и прежде замечал, что галки в пролётных стаях кричат иначе, нежели мои собственные, — более звонко и пронзительно, но не находил этому объяснения. Вдали от дома, когда все узы с родиной временно порваны, птицы никогда не произносят своё «киав», но только лишь неизменное «кья». С этой точки зрения было бы интересно выяснить, раздаётся ли крик «киав» весной, когда пролётные галочьи стаи возвращаются домой, на места гнездования. Что же касается галок моей колонии, то их гомон всегда представлял собой смесь обеих позывок, ибо, постоянно живя около дома, птицы даже зимой сохраняют некоторую символическую связь с местами, где они размножались и где им предстояло гнездиться весной.

Несмотря на то, что этим крикам можно дать словесную интерпретацию: «Лети со мной!», они не являются сознательной командой, а служат лишь выражением определённого настроения птицы. Но эти совершенно непроизвольные выражения птичьих эмоций по своей природе весьма заразительны — в такой же степени, как человеческая зевота заразительна для окружающих. Именно взаимное влияние настроений отдельных индивидуумов обеспечивает в конечном счёте согласованность действий внутри галочьей стаи. Таким образом, в противоположность тем обитателям нашей планеты, действия которых предрешены властью самодержавного вождя, поведение птичьей стаи, стада млекопитающих или даже рыбьего косяка базируется на таких взаимоотношениях отдельных животных, которые чрезвычайно сходны с демократической системой голосования. Вот почему может показаться, что галки, принадлежащие к одной стае, иной раз демонстрируют прискорбную несогласованность своих действий. Иногда может пройти на удивление много времени, прежде чем все птицы в стае придут в одинаковое настроение. Это указывает на их полную неспособность принимать решения, — иными словами, сконцентрировать своё внимание на каком-то одном побуждении и сознательно подавить все остальные. Такая способность является привилегией человека и в гораздо меньшей степени — некоторых из наиболее высокоодарённых млекопитающих. Не удивительно, что человек и сам начинает нервничать, когда на протяжении получаса наблюдаемая им группа галок раздирается противоречивыми настроениями. Представьте себе стаю, сидящую посреди поля, в нескольких милях от дома. Галки сыты, они уже оставили поиски пищи, птицы скоро должны направиться к дому. «Скоро», естественно, в понимании самих галок, у которых представление о времени оказывается достаточно растяжимым. Наконец, несколько птиц, обычно самые старые и наиболее решительные, поднимаются в воз-дух с криком «киав», тем самым приглашая всю стаю лететь вместе с ними. Но лишь в тот момент, когда эти пионеры поднялись на крыло, становится очевидным, что многие другие галки пока ещё пребывают в «кья настроении». Начинается общий галдёж, одни кричат «кья», другие — «киав», стая летает кругами, иногда вновь приземляется, на этот раз, возможно, ещё дальше от дома, чем прежде. Все это повторяется дюжину раз, пока, наконец, фактор «киав» получает перевес, приобретает все большее и большее влияние и охватывает всю стаю со скоростью снежной лавины.

Этот крик «киав» и связанное с ним поведение играют колоссальную роль в поддержании целостности всей колонии. Я уже рассказывал, каким образом однажды был спасён от полного крушения своих планов. Позже подобная вещь повторилась, но на этот раз спасение пришло совершенно иным путём. Спустя несколько лет после основания галочьей колонии её постигла катастрофа, причины которой неясны для меня и по сей день. Чтобы избавиться от неизбежной потери птиц, склонных зимой совершать миграции, я в период с ноября по февраль держал своих галок в вольере под присмотром ассистента, который должен был наблюдать за ними. Сам же я в это время жил в Вене. И вот однажды все птицы исчезли! В сетке вольеры оказалась дырка — вероятно, её порвал сильный ветер; две галки были мертвы, а остальные пропали бесследно. Возможно, это было дело куницы, но я так и не выяснил причины несчастья. Если вы содержите свободно живущих животных, то должны быть готовы к такого рода неожиданностям; но эта потеря нанесла мне самую жестокую рану из всех, какие когда-либо подрывали мои неустанные усилия в воспитании питомцев. Однако нет худа без добра — именно эта неприятность позволила мне сделать наблюдения, которые при других обстоятельствах были бы невозможны. Полоса удач началась спустя три дня после несчастья, когда неожиданно возвратилась одна из моих галок. Это была Красно-золотая, экс-королева, первая галка, которая вырастила и выходила птенцов в Альтенберге.

Одинокая птица редко решалась на длительную прогулку, она день-деньской сидела на флюгере и… пела! Пела, почти не переставая! Все певчие птицы, к числу которых принадлежат и врановые, склонны распевать неустанно в те периоды, когда находятся в одиночестве или не имеют возможности заниматься своими обычными делами, — иными словами, они поют «от скуки». Именно по этой причине комнатная птица, сидящая в своей клетке в одиночном заключении, поёт несравненно чаще, нежели её свободные собратья Вся та энергия, которая в других обстоятельствах была бы использована на сотню различных поступков, сейчас изливается в песне. В естественных условиях песня большинства певчих птиц служит также и другим целям — она провозглашает право поющего самца на занятую им территорию, а также ставит в известность самок, что они приглашаются во владения холостого самца. Поэтому одинокие самцы распевают громче и чаще, чем их счастливые соперники, уже соединившиеся с подругами. Поскольку самцов больше, чем самок, многие из них остаются холостяками, но, вероятно, это не слишком их огорчает. Вопреки мнению членов общества защиты животных от жестокого обращения, содержание в клетке одинокого соловья или щегла ради их песни не есть чрезмерный акт бессердечия, и не следует слишком серьёзно принимать следующие слова Блейка:

Зарянка, в клетке грудью заалев,

Ввергает небеса в печаль и гнев…

Кобель-болонка на одном конце поводка и раздражённая пожилая леди — на другом — вот объект, несравненно более заслуживающий нашей жалости.

Что касается меня, то должен сознаться — непрерывное пение птицы, скучающей от одиночества в своей клетке, попросту действует мне на нервы. У меня в комнате стоит большая клетка, в которой живёт самец горихвостки вместе со своей подругой. Поёт он лишь изредка, но как раз сейчас, когда я пишу эти строки, наш кавалер исполняет перед дамой своего сердца великолепный брачный танец и доставляет мне этим несравненно большее удовольствие, чем какой-нибудь одинокий и многоречивый певец. Поскольку сидящая в одиночной клетке певчая птица не является страдальцем, то и песня её не есть выражение скорби и неисполненных желаний, как любят думать некоторые сентиментальные натуры.

Но Красно-золотая, одинокая галочка, была в самом деле грустна. И не будет попыткой очеловечить её, сказав, что она была душевно подавлена. Животные, страдающие от психической травмы, обычно молчаливы, но в этом случае (я не знаю другого подобного) птичья печаль находила выход в песне. Сама же песня была понятна даже людям, по крайней мере, тем немногим из них, которые понимают «по-галочьи».

У галок самцы и самки поют одинаково хорошо, и песня их представляет собой вольную импровизацию, состоящую из разнообразных нот — как врождённых, свойственных только галкам, так и звукоподражательных. Все это попурри сплетается в причудливый звуковой узор, который трудно назвать прекрасным, однако это вполне приятная и успокаивающая песенка. В галочьем напеве звукоподражание, или так называемое пересмешничество, не играет заметной роли. Оно далеко не столь совершенно, как у вороны или ворона. Тем не менее, если держать одиночную галку в неволе, её можно с успехом обучить имитировать некоторые человеческие слова.

Но самая любопытная особенность галочьей песни состоит в том, что птица как будто бы передразнивает себя. Все те различные крики, из которых состоит «язык» галочьего племени, вновь и вновь повторяются и перемежаются в этой песне. Все те позывки, с которыми мы уже познакомились, воспроизводятся распевающей галкой — «кья» и «киав», «цик, цик, цик» и «уип, уип», и даже резкое «скрежетание», которое обычно используется для вызволения товарища из беды. У всех других известных мне птиц звуки «со значением» или вообще не включаются в песню, или же вставляются лишь в единичных случаях. Пение же галки целиком состоит из таких криков!

Но самое поразительное заключается в том, что каждый определённый звук сопровождается соответствующими жестами. Издавая «скрежетание», певец нагибается и трепещет крыльями, как и в момент истинной «реакции скрежетания». Произнося своё «цик, цик» или «уип, уип», он принимает угрожающую позу. Иными словами, распевающая галка ведёт себя точно так же, как человек, с чувством декламирующий балладу. Он настолько поглощён своим чтением, что каждый отрывок рождает в душе определённые эмоции, которые невольно влекут за собой и соответствующую жестикуляцию.

Для человеческого уха эти многозначительные звуки, составляющие песню, кажутся неотличимыми от тех, которые птица произносит «всерьёз», в подходящих жизненных ситуациях. Как часто, услышав громкое скрежетание, я в страхе бросался к окну, боясь увидеть одну из моих птиц в когтях случайного хищника. И всякий раз оказывалось, что это декламирующая галка снова одурачила меня. Подобные случаи были постоянным источником удивления, поскольку они неизменно демонстрировали слепую и чисто рефлекторную сущность той реакции, которая используется для вызволения собрата, попавшего в беду.

И с другой стороны — сколько очарования таится в галочьих напевах, в тех многозначительных выкриках и в трогательной выразительности, сопровождающей их жестикуляции, для тех, кому знакома эмоциональность поведения этих разговорчивых птиц! Как прекрасны эти маленькие чёрные создания, когда они вдохновенно исполняют свои баллады, вызывающие в воображении волнующие картины и перипетии насыщенной событиями галочьей жизни!

Но песня одинокой Красно-золотой была поистине душераздирающей. Важно не то, как она пела, важно — что она пела. Вся её песня была переполнена обуревавшими её чувствами, вернее — одним-единственным желанием: чтобы вернулись домой те, кого она утратила. «Киав!» — пела она. — «Киав», — и опять — «Киав», с различными модуляциями, в разной тональности, со всеми переходами от нежнейшего пиано до самого безумного фортиссимо. Другие звуки лишь изредка слышались в этом скорбном напеве. «Вернитесь назад, о, вернитесь!». Иногда галка прерывала пение и летела в луга, чтобы обследовать окрестности в поисках Золотисто-зелёного и всех остальных. «Киав», — снова и снова кричала она, уже всерьёз.

С течением времени эти вспышки страстного ожидания становились реже, и Красно-золотая проводила всё своё время, сидя на флюгере нашей часовой башни и утешаясь тихими песенками. Птица оплакивала Золотисто-зелёного, свою утраченную любовь. «Подобно статуе Терпения, она сидела здесь, меланхолично и горько улыбаясь».

Вот так Красно-золотой удалось сохранить колонию. Не склонный к чрезмерной сентиментальности, я на этот раз поддался горю птицы. Непрекращающиеся стенания Красно-золотой, доносящиеся с чердачной крыши, побудили меня вырастить новую партию галчат, которые и дали начало возродившейся альтенбергской колонии. Ради этой страдалицы я воспитал четырех молодых галок и, как только они приобрели способность летать, посадил их в вольеру вместе с Красно-золотой.

То ли из-за моей торопливости, то ли потому, что я был поглощён другими заботами, но увы! — я не заметил нового большого отверстия в сетке садка. И прежде чем новички успели привыкнуть к обществу Красно-золотой, все четверо были таковы. Сбившись тесной группой и тщетно пытаясь найти лидера в своей среде — я уже рассказывал о подобных вещах, — они кружились над садом, поднимаясь все выше и выше, пока, наконец, не приземлились далеко от дома, на склоне холма, покрытом густыми буковыми зарослями. Здесь я не смог бы найти галчат, а поскольку они ещё не были обучены отзываться на мой призыв, то я почти потерял надежду снова увидеть своих питомцев. Конечно, Красно-золотая могла бы вернуть их домой, прибегнув к спасительному «киав». Старые «консулы» обычно заботятся о молодых обитателях колонии, которым грозит опасность заблудиться. Но Красно-золотая не считала этих четырех юнцов членами колонии, поскольку находилась в их обществе всего лишь полдня. Таким образом, положение вещей представлялось мне в самом чёрном свете, когда внезапно на смену полнейшему отчаянию пришла блестящая идея.

Я вскарабкался на чердак и в следующее мгновение вылез на крышу, держа в руках огромный черно-жёлтый флаг, некогда развевавшийся над домом моего отца в дни празднования юбилеев последнего императора Франца-Иосифа I. И сейчас, стоя на коньке крыши и прислонившись к громоотводу, я неистово размахивал этим символом политического анахронизма.

В чем же состоял мой замысел? Я рассчитывал с помощью этого своеобразного «пугала» загнать Красно-золотую на такую высоту, чтобы четверо юнцов, сидящих в рощице, заметили её и подали голос. Тогда, думал я, старая птица, возможно, прибегнет к спасительной «киав-реакции» и тем самым сможет вернуть блудных детей домой. Красно-золотая была уже высоко, но, очевидно, не столь высоко, как того требовали обстоятельства. Я как сумасшедший размахивал императорским знаменем и издавал воинственные кличи краснокожих индейских племён. На деревенской улице начала собираться толпа.

Я решил отложить объяснение своих действий и продолжал эту странную манифестацию. Красно-золотая поднялась парой ярдов выше, и в этот момент галчата подали голос со склона холма. Я прекратил свою демонстрацию и, с трудом переводя дыхание, стал вглядываться в небо, где кружилась старая галка. В этот момент взмахи её крыльев стали энергичнее, птица продолжала подниматься ввысь и, наконец, взяла курс в сторону леса. «Киав, — закричала она, — киав, киав», «вернитесь, вернитесь назад!». Я с большой живостью скатал знамя и в мгновенье ока нырнул в чердачный люк.

Не прошло и десяти минут, как четверо лоботрясов были уже дома с Красно-золотой. С этого дня она следила за ними более заботливо и никогда не позволяла в одиночку отлучаться из дому. Эти пятеро галок стали тем ядром, из которого позже возродилась густонаселённая колония, И во главе её стояла старая самка — Красно-золотая.

Существенная разница в возрасте между этой птицей и другими членами колоний явилась причиной того, что Красно-золотая пользовалась большим авторитетом, чем все предыдущие деспоты. Превосходила она их и своей способностью поддерживать единство стаи. Красно-золотая заботливо оберегала молодых и нянчилась с ними так нежно, словно они заменяли ей собственных детей.

Казалось бы, поистине романтическое окончание биографии Красно-золотой: альтруистичная вдова посвятила остаток жизни поддержанию благосостояния стаи… Но в действительности, это ещё не заключительный аккорд. То, что произошло на самом деле, настолько невероятно и так похоже на придуманный «счастливый конец», что едва решаюсь рассказать о дальнейших событиях.

Случилось это через три года после катастрофы, постигшей колонию, в ветреное ранневесеннее утро, когда солнечные лучи нежно касаются просыпающейся земли. Такие дни особенно благоприятны для птичьих перелётов — мигрирующие стаи ворон и галок одна за другой пересекали светлое небо. Внезапно какой-то бескрылый, торпедообразный снаряд отделился от одной такой стаи и, набирая скорость, устремился вниз, словно ныряя в воздушную пучину. Как раз над нашей крышей он замедлил падение, изящным манёвром изменил направление полёта и невесомо опустился на флюгер.

Это была крупная красивая галка, с блестяще-чёрными, отливающими синевой крыльями и сверкающим серебристым затылком, казавшимся почти белым. И королева Красно-золотая, эта бессменная управительница колонии, подчинилась пришельцу без единого жеста неудовольствия. Императорствующая дама сразу преобразилась в робкую покорную девушку. Она задёргала хвостом и затрепетала крыльями именно так, как это делает застенчивая галочка-невеста. Уже через час после появления незнакомца эти двое были едины во всех своих поступках и желаниях. Они вели себя в точности, как давнишняя супружеская пара.

Интересно, что этот крупный самец практически не встретил оппозиции со стороны других галок колонии. Признание его первенства прежней правительницей колонии, казалось, сразу же характеризовало его в глазах всех прочих галок как птицу «Номер Один».

В моем распоряжении нет неопровержимых научных доказательств в пользу того, что этот великолепный самец был не кто иной, как Золотисто-зелёный, пропавший супруг Красно-золотой. Окрашенные целлулоидные колечки могли сломаться. И Красно-золотая уже давно потеряла своё кольцо. Так или иначе, пришелец, без сомнения, был членом первоначальной колонии. Об этом свидетельствовала его доверчивость к людям и та готовность, с которой он залетал внутрь чердака. Дикие галки, присоединяющиеся к колонии, всегда вели себя совершенно иначе. Эта птица, безусловно, была одним из четырех-пяти старейших «консулов» прежней колонии. Что до меня, то я верю, по крайней мере очень хочу верить, что наш незнакомец был именно Золотисто-зелёный.

Воссоединившаяся парочка в дальнейшем дала жизнь не одному выводку многообещающих юных галок. И сегодня в Альтенберге галок больше, чем ниш, удобных для их гнездования. Птицы живут в каждом отверстии стены, в каждой каминной трубе.

Задолго до начала последней войны мой отец писал в своей автобиографии: «Стаи этих птиц летают, особенно в вечерние часы, вокруг высоких фронтонов, перекликаясь своими пронзительными криками. Иногда я просто убеждён, что понимаю их: постоянные квартиранты, верные вашему дому, мы будем жить в этом орлином гнезде, доколе один камень держится на другом, предоставляя нам убежище и защиту».

Постоянные квартиранты! Возможно, именно благодаря этому постоянству галки заняли своё место в наших сердцах. Когда осенью и даже в мягкие зимы слышатся их весенние песни, когда они затевают свои бесстрашные игры с беснующимся ураганом, они задевают во мне ту самую струну, которая звучит в ответ на трель крапивника, распевающего в ясный морозный день, или при виде вечнозелёного растения в снегу. Они поддерживают во мне надежду и крепость духа — те самые чувства, символом которых издавна стала рождественская ёлка.

 Уже давно ушла от меня Джок, пав жертвой несчастного случая. Красно-золотая погибла в старости, застреленная из духового ружья соседским сорванцом. Я нашёл её мёртвой в саду. Но колония галок в Альтенберге процветает до сих пор. Галки носятся вокруг нашего дома, направляя свой полет по тем самым невидимым маршрутам, которые некогда были проложены Джок, и пользуются теми же восходящими потоками воздуха, которые подбрасывали Джок к небу. Они верно чтят все те традиции, которые господствовали в нашей первой колонии и были переданы следующим поколениям через Красно-золотую.

Как благодарен я буду судьбе, если найду хотя бы одну тропинку, по которой смогут последовать за мной другие исследователи. И сколь бесконечно счастлив я буду, если мне удалось открыть один-единственный «восходящий поток», который сможет поднять кого-нибудь из учёных повыше, откуда он увидит немного дальше, чем смог увидеть я сам.

::::::: Читать дальше: Кольцо царя Соломона :::::